No. 94 / Noviembre 2016

Valeri Briúsov
(1873-1924)

Traducción de Diego Ibáñez


Valeri Yákovlevich Briúsov nació en Moscú en el año de 1873. Influenciado por los poetas del fin de siècle francés, a quienes tradujo, Briúsov fue parte del movimiento simbolista en Rusia. Editó la revista Vesy que ayudó a la consolidación de este movimiento caracterizado por la tonalidad oscura y casi religiosa. Posteriormente, se opuso a que este movimiento tomara una dirección místico-anárquica por el poeta Chulkov. Lector asiduo de ensayos y tratados científicos, fue también autor de obras distópicas y de ciencia ficción.



Конь блед

И се конь блед и сидящий
на нем, имя ему Смерть.
                       Откровение, Vl, 8

I
    
Улица была - как буря. Толпы проходили,
Словно их преследовал неотвратимый Рок.
Мчались омнибусы, кебы и автомобили,
Был неисчерпаем яростный людской поток.

Вывески, вертясь, сверкали переменным оком,
С неба, с страшной высоты тридцатых этажей;
В гордый гимн сливались с рокотом колес и скоком
Выкрики газетчиков и щелканье бичей.

Лили свет безжалостный прикованные луны,
Луны, сотворенные владыками естеств.
В этом свете, в этом гуле - души были юны,
Души опьяневших, пьяных городом существ.

II

И внезапно - в эту бурю, в этот адский шепот,
В этот воплотившийся в земные формы бред,
Ворвался, вонзился чуждый, несозвучный топот,
Заглушая гулы, говор, грохоты карет.

Показался с поворота всадник огнеликий,
Конь летел стремительно и стал с огнем в глазах.
В воздухе еще дрожали - отголоски, крики,
Но мгновенье было - трепет, взоры были - страх!

Был у всадника в руках развитый длинный свиток,
Огненные буквы возвещали имя: Смерть...
Полосами яркими, как пряжей пышных ниток,
В высоте над улицей вдруг разгорелась твердь.

III

И в великом ужасе, скрывая лица, - люди
То бессмысленно взывали: «Горе! с нами бог!»,
То, упав на мостовую, бились в общей груде...
Звери морды прятали, в смятеньи, между ног.

Только женщина, пришедшая сюда для сбыта
Красоты своей, - в восторге бросилась к коню,
Плача целовала лошадиные копыта,
Руки простирала к огневеющему дню.

Да еще безумный, убежавший из больницы,
Выскочил, растерзанный, пронзительно крича:
«Люди! Вы ль не узнаете божией десницы!
Сгибнет четверть вас - от мора, глада и меча!»

IV

Но восторг и ужас длились - краткое мгновенье.
Через миг в толпе смятенной не стоял никто:
Набежало с улиц смежных новое движенье,
Было все обычным светом ярко залито.

И никто не мог ответить, в буре многошумной,
Было ль то виденье свыше или сон пустой.
Только женщина из зал веселья да безумный
Всё стремили руки за исчезнувшей мечтой.

Но и их решительно людские волны смыли,
Как слова ненужные из позабытых строк.
Мчались омнибусы, кебы и автомобили,
Был неисчерпаем яростный людской поток.


Caballo pálido

Y he aquí un caballo pálido y el que lo monta
tiene por nombre Muerte
Apocalipsis, VI, 8

I

La calle estaba – como tormenta. La turba pasaba
como si los persiguiera el irreversible Hado.
Marchaban los ómnibus, carruajes y automóviles,
era inagotable el correr furioso de la gente.

Letreros, torciéndose, brillaban con ojos cambiantes,
desde el cielo, de la terrible altura de treinta pisos;
en altivo himno se mezclaban con el estruendo de ruedas y galopes,
gritos de periodiqueros y chasquidos de látigos.

Vertían luz  implacable lunas encadenadas,
lunas, creadas por los amos de la naturaleza.
en esta luz, este zumbido – eran jóvenes las almas,
almas de los embriagados,  seres bebidos de ciudad.

II

Y de súbito – en esta tormenta, en este susurro infernal,
en este delirio encarnado en formas terrenales,
irrumpió, perforó un ajeno, discordante tremor,
matando el rumor, la conversación, el fragor de las carretas.

Se mostró en una curva un ígneo jinete,
el caballo volaba con estrépito y había en sus ojos fuego.
En el aire aún trepidaban – los ecos, los gritos,
pero hubo un instante – la emoción, las miradas- ¡el terror!

 Había en las manos del jinete un largo pergamino
letras de fuego anunciaban su nombre: Muerte…
En vivas franjas, como hebras sueltas de hilo,
en alto sobre la calle de súbito ardía el firmamento.

III

Y en un gran terror, cubriéndose los rostros, - la gente
 exclamando sin sentido: “¡Pena! ¡Con nosotros está Dios!”,
caídos al pavimento, batiéndose en una gran pila…
las bestias escondían los hocicos, en el caos, entre las patas.

Sólo una mujer, que llegó para la venta
de su belleza, -  se lanzó en éxtasis al caballo,
llorando besaba los cascos del corcel,
las manos alzaba al día de fuego ondeante.

Y aún un loco, prófugo del sanatorio,
apareció, desgarrado,  con un grito estridente
“¡Señores! ¿No reconocen la mano del Creador?
¡Morirá un cuarto de ustedes – de peste, hambre y acero!”
    
IV

El éxtasis y el horror prolongaron – un corto instante.
Tras un momento, en la multitud, agitado no había nadie:
venía de calles cercanas un nuevo movimiento,
era todo brillantemente inundado por la luz habitual.

Y nadie podía responder, en la tormenta tan ruidosa,
si fue una visión desde lo alto o un sueño vacío
sólo la mujer de vida alegre y el loco
tendían sus manos a la desaparecida fantasía.

Pero a ellos también las olas de gente borraron   
como palabras innecesarias de un renglón olvidado.
Marchaban los ómnibus, carruajes y automóviles,
era inagotable el correr furioso de la gente.

(1903)